Пропасть.

Вяло затренькал будильник. Михаил с огромным трудом разомкнул глаза. Мутному взору открылся надоевший до чёртиков холостяцкий интерьер его квартиры. Только на утреннюю похмельную голову Михаил время от времени ужасался скудности и пошлости своего существования. Стол, засиженный мухами, гора пустых водочных бутылок и несколько недоеденных консервных банок из солдатского сухого пайка. С трудом всплывал в памяти вчерашний день, - Михаил в который уже раз медленно довёл себя до состояния невменяемости, изредка беседуя сам с собой в перерывах между стаканами, а, чаще в молчаливом раздумии о той безысходности, в которой он оказался.

Шесть месяцев назад старший лейтенант Михаил Фомин прибыл из Афганистана в этот забытый богом туркменский городок и назначен командиром роты. Радость оттого, что вернулся с войны, что получил повышение по службе, растаяла через неделю. Больше всего удручало положение в роте. Стоя перед строем солдат, Михаил пытался найти в их лицах хоть тень интеллекта, хоть искру интереса к жизни.

- Боже мой, дегенераты какие-то, - сокрушался старлей, проведя первую беседу с сержантским составом. Но, самое обидное и огорчительное, что и офицеры, ставшие под его начало, встретили его, если не враждебно, то уж, во всяком случае, не с распростёртыми руками. Впоследствии оказалось, что своим прибытием Михаил перешёл дорогу в карьере одному взводному. Другой же, побывав в своё время ротным, теперь в свои тридцать лет стал законченным алкоголиком.
Однако Михаил не собирался просто так складывать крылья. Его богатому воображению уже виделась радужная картина. Перед строем занюханного полка торжественным маршем вышагивает подтянутое подразделение капитана Фомина. Проверяющий офицер с удовлетворением делает пометки в блокноте. А вот рота уже на стрельбах. Возбуждённый полковник-председатель проверочной комиссии крепко жмёт руку Михаилу и растроганно произносит:
- Спасибо, капитан! А я уже и впрямь решил, что выродились настоящие офицеры.
А в Москву уже летят представления на досрочное звание, на вышестоящую должность. Такие грёзы побуждали к действию.

Но очень скоро оказалось, что рота была в подчинении у Фомина с подъёма до завтрака и с ужина до отбоя, а посему качественно получались лишь зарядка да вечерняя проверка. Скулы сводило у ротного, когда солдат уводили на хозяйственные работы. Никогда не отпадала необходимость класть кирпичи, отрывать котлованы, строить заборы и убирать мусор. А обучать стрелков, строевиков, механиков, водителей, разведчиков достаточно было только на бумаге, в отчётной документации – журналах боевой подготовки и бланках расписаний.
Михаил не мог угомониться и пошёл к командиру полка.
- Эх, батенька, - устало протянул полковник Агзамов, - от каждодневных проблем нам никуда не уйти, а истинная заслуга командира роты как раз и состоит в том, чтобы именно в этих условиях вывести роту в передовые.
- Как? – чуть не сорвалось с уст Михаила. Но он тут же осёкся. Понял, что совсем не то и не так хотел сказать командир полка. Да не сказал. То ли погоны не позволили, то ли ещё что.
А через месяц старший лейтенант Фомин так прочно увяз в ротной канцелярии, что уже ни о чём не заикался. Без старшины и техника все проблемы упали на его плечи – портянки, простыни, вещевые и продовольственные аттестаты, книги учёта имущества, неисправная техника и т.д. Командиры взводов лениво обозначали свою деятельность и откровенно радовались промахам молодого ротного. А тут получила подтверждение ещё одна истина – там, где начинается работа, кончается дисциплина. Михаил не успевал реагировать на все случаи пьянок и драк в роте. По сути дела, всё разбирательство должно пройти за ночь потому, что утром все пьяницы и драчуны должны идти на работы. И посыпались на офицера бесконечные взыскания, которые и ввели его вконец в состояние меланхолии.
Михаил посмотрел на жизнь в полку другими глазами. Большинству офицеров и прапорщиков служба в полку давно уже стала тяжёлым, неприятным, но обязательным бременем. Причём, выполнение служебных обязанностей заканчивалось, как правило, сразу же после утреннего полкового развода на занятия (понимай - на работы). Одни с полкового плаца бежали в магазин за водкой и коротали потом время где-нибудь на пустыре. Другие до одури резались в карты у кого-нибудь в каптёрке, опять же на водку. Третьи украдкой проникали в квартиры жён офицеров-службистов и пьяниц, где самозабвенно занимались любовью. И лишь единицы из числа будущих карьеристов штудировали в тиши кабинетов уставы, наставления, готовя себя к академии и презирая остальных за их слабости и низменные страсти.
Михаил всеми силами старался примкнуть к последним, ибо не терял надежды на лучшее будущее. Но разочарования в службе оказались сильнее, и, однажды под вечер Фомин впервые оказался в офицерском кафе.
Не будучи искушённым в местном этикете, Михаил скромно занял столик в углу. Среди завсегдатаев кафе приход новичка не остался незамеченным. К его столику уже не совсем твёрдой походкой приблизился старший лейтенант Князев. Он был уже в том возрасте, когда его сверстники ходили майорами.
- Привет, Мишаня! Вот уж кого не ожидал здесь увидеть! Не желаешь угостить?

Михаила передёрнуло от такой фамильярности. Никогда на службе их пути не пересекались, а тут, ишь ты, и как звать знает…
- О! Да я вижу, тут идёт борьба с алкоголизмом, - продолжил наведение мостов Князев, не заметив на столе привычного напитка, - а я и не знал, что у нас тут и кофе подают.
Михаил кивнул, непонятно на какой вопрос отвечая, и жестом пригласил Князева к столу. Бойкая официантка мигом заставила столик запотевшей бутылкой водки и лёгкой закуской. Князев привычным движением разлил водку по гранёным стаканам и высокопарно произнёс:
- За знакомство! Валерий.
- Михаил.
Выпили. Символически закусили огурцом.
- Я давно наблюдаю за тобой, Миша. И даже не хочу тебя ни о чём расспрашивать, Напротив, если ты не возражаешь, я сам расскажу, о чём ты сейчас думаешь и чего желаешь.
- Ты что, прорицатель?
- Ага, что-то в этом роде. Итак, ты окончил училище с красным дипломом. Затем, движимый высокими идеями и честолюбивыми планами, напросился в Афган. Там, не в пример умным и красивым, навоевался, заработал дырку в грудь, орден на грудь, а с орденом очередной заряд активности. В это туркменское пекло ты приехал максимум на год, зарекомендовать себя, получить повышение и свалить отсюда или в академию, или в центральный округ, или за границу. Но тебя преследуют неудачи. А, кроме того, твоя жена не хочет ехать в эту Тмутаракань.

Михаил рассмеялся:
- А вот и нет, цыганка старая! Во-первых, у меня синий диплом, а, во-вторых, я не женат.
- И цыганка имеет право на ошибку. А в остальном, выходит, я прав?

Не хотелось Михаилу говорить на эту больную тему. И к его радости Князев сам перевёл разговор:
- Какое уж там прорицательство. Я сам прошёл через это. И давно уже мог быть комбатом, а, может быть, и начальником штаба полка. У меня тесть знаешь, кем был?
- А что, умер?
- Да нет, я с женой развёлся. Вообще, передумал я делать карьеру. Не хочу быть холуём и лизоблюдом. Хочу на гражданку, у меня эта армия вот где сидит.

И при этих словах Валерий хлопнул ладонью по шее.
- А чего же ты служишь? – удивился Михаил.
- Ха! А ты знаешь, как тяжело отсюда уйти? Ты хоть водкой залейся, забудь дорогу в полк – тебя всё равно будут воспитывать. Я уже два суда офицерской чести прошёл, из партии сразу же выгнали, а когда документы на увольнение послали, сверху ответ – сами виноваты, воспитывайте!
- А что делать то?
- Ха-ха-ха! Что делать? Вот здесь сидеть и пить.

Князева уже порядочно развезло. Он перевернул пустую бутылку вверх дном, вылив последние капли на несвежую скатерть, и махнул официантке – неси ещё.
Михаил тоже почувствовал кружение в голове. Но уходить не хотелось. Ему вдруг показалось, что боль неудач отпускает, и теперь уже не стыдно было признаться, что “старая цыганка” действительно вещун. Подвыпивший молодой старлей уже хотел вступить в спор – кому угощать, но тут за спиной раздался приятный женский голос:
- Привет, мальчики. Я вам не помешаю?
- О, Мариночка, как можно? – засюсюкал Валера, - Вы нас очень обяжете…

Язык Князева безбожно заплетался, и витиеватый комплимент застыл на полуслове. Женщина была красива. На вид лет тридцати, одета с безупречным вкусом. Чёрные, как смоль волосы мягко лежали на плечах. Искусный макияж выгодно подчёркивал карие глаза и пухлые чувственные губы. Больше всего Михаила поразили её, будто точёные, ноги, колени которых соблазнительно прикрывались юбкой из неземного материала. Само присутствие этой прекрасной незнакомки как-то не вязалось с убожеством кафе-забегаловки. Михаил оробел и ничего не смог прибавить к лепету Князева.
Женщина, преодолевая какую-то внутреннюю неприязнь к нетрезвому офицеру, спросила:
- Что же Вы, Валера, не представите нас друг другу? Мне прямо неловко навязывать вам своё общество…

Князев вскочил, попытался щёлкнуть каблуками и произнёс, видимо, последние членораздельные фразы:
- Рекомендую, старший лейтенант Фомин Михаил, герой Афгана, храбрый офицер, прекрасный товарищ, и несравненная Марина Николаевна! Прошу любить и жаловать!

Выпалив эту заученную фразу из какого-то пошлого старинного романа, Князев полностью потерял способность к ясному мышлению. Хлобыстнув ещё один стакан водки, он ушёл в себя, бормоча под нос о том, как опротивела ему армия.
А Марина и Михаил всматривались друг в друга, уже без слов проникаясь симпатиями. Михаил хотел как-то нарушить затянувшуюся паузу, но Марина опередила:
- Михаил. У Вас хорошее имя. Звучное имя. А можно мне называть Вас просто Миша? Я часто видела Вас в городке. Вы выглядите таким гордым и неприступным. Трудно быть героем?
- Марина Николаевна, зачем Вы…
- Не хочу быть Мариной Николаевной. Это для таких, как он, - она кивнула в сторону Князева, - моё отчество, как щит от фамильярности. А с Вами я не хочу выглядеть пожилой учительницей начальных классов. Зовите меня Мариной.
- Я постараюсь. Но скажите мне прежде, зачем Вы хотите меня унизить? Мы ведь с Вами едва знакомы.… О какой гордости идёт речь? Вы меня совсем не знаете.
- Не знаю, - лукаво улыбнулась Марина, - но хотелось бы узнать… Миша, закажите что-нибудь. Я и сама могу. Но неудобно как-то в обществе с кавалером.

Смутившись, молодой человек, ругая себя за недогадливость, поспешил принести бутылку шампанского и вазу с фруктами. Эффектно хлопнув пробкой, разлил пенящийся напиток в настоятельно вытребованные бокалы (не из стаканов же пить), поднёс Марине и вопросительно взглянул на неё.
Марина рассмеялась, глядя на него:
- Миша! Ну, Вы прямо, как хорошо вышколенный… солдат (“Хотела сказать – лакей” – с обидой подумал Михаил.) Ну, возьмите же, наконец, всю инициативу в свои руки! Ну? Ваш тост?
- Я хочу выпить за наше знакомство. Мне кажется, оно будет приятным.
- Прекрасно сказано. С удовольствием присоединяюсь.

Выпили. Холодное шампанское приятно “обожгло” горло, однако занять даму завлекательными речами Михаил по-прежнему не мог. За годы Афгана и дни здесь вконец утратилась способность к флирту. Да и уместен ли был бы флирт с этой необыкновенной женщиной?
- Знаете, Миша, - надкусив виноградинку, продолжила Марина, - Вы – странная личность для наших мест. Чураетесь больших компаний, не играете, как многие здесь, в карты, вместо водки пьёте со мной шампанское, что само по себе тут является, чуть ли не признаком дурного тона. Эта непохожесть на других и зародила мысли о гордости и проч. Хотя, не скрою, этим Вы и интересны мне. Скажите, что Вы не сердитесь на меня.

Всё сказанное Михаил воспринял не иначе, как комплимент в свой адрес. Застенчивость окончательно исчезла, и захотелось понравиться этой женщине:
- Сердиться на Вас – значит, признать правоту Ваших предположений, Марина Ник…, простите, Марина. По-моему, самое худшее в жизни, это быть непонятым или неправильно понятым. Вот и Вы неправильно поняли меня. Должен огорчить Вас… Я не ханжа, и все пороки, перечисленные Вами, свойственны и мне. Я люблю большие компании, но близких и надёжных друзей, во-вторых, я считаю себя неплохим игроком в преферанс, но с людьми серьёзными и порядочными, и, уж конечно, не на водку. Ну и, наконец, водку я пью, но не привык разбавлять её работой и наоборот.
- Какой у Вас философский склад ума! Сколько Вам лет, Миша?
- Ну вот. Вы опять хотите поставить меня на место.
- Господи! Какой Вы колючий! Давайте лучше выпьем. Предлагаю выпить на брудершафт и перейти на “ты”. Тогда Вы не будете думать, что я хочу поставить Вас на место.

Чокнулись, выпили, шампанское слегка ударило в голову, и Михаил испытующе посмотрел на Марину – целоваться надо?
Марина угадала немой вопрос:
- Да, Миша, действительно здесь целоваться неудобно.

Он кивнул, но подумал про себя: “Она, значит, замужем. Но поцелуй всё-таки за мной”. Впервые за долгое время Михаил обрёл душевный покой. В обществе с Мариной он забыл о служебных неурядицах, об одиночестве. Беседа текла, как ручеёк и доставляла обоим огромное удовольствие. У стойки бара заиграл магнитофон. Зазвучала, забытая прежде, но такая приятная музыка, что Михаил не выдержал:
- Жаль, что здесь не танцуют, а то бы обязательно набрался смелости и пригласил бы тебя.
- Приглашение принимается, мой смелый рыцарь, только при условии, что ты пригласишь меня к себе домой. Как думаешь, это не наглость с моей стороны?

Михаил поверить не мог, что женщина, которую он уже обожал, сама предложит то, о чём он и мечтал. Главное, не выдать своей чрезмерной страсти и ответить в том же тоне:
- Условия принимаются, наглости не замечено.

Они вышли на совершенно тёмную улицу. Михаил охватил Маринины плечи, прижал к себе, нашёл губами её губы и жадно приник к ним. Он почувствовал дрожь, пробежавшую по её телу, почувствовал все её десять пальцев, гладивших его спину и плечи. Михаил опустил руку на ягодицы, ещё ниже, приподнял юбку и нащупал верхний край ажурных чулков. “Господи, - пронеслось в голове, – чулки в Туркмении, это, как верблюд на полюсе”. Однако физическое ощущение их руками настолько возбудило его, что остановить мог только насмешливый голос Марины:
- Что-то совсем непохоже на братский поцелуй

У Михаила внутри оборвалось: “Всё, не пойдёт”
- Веди меня, мой смелый рыцарь, - развеяла Марина его страхи.

Михаил тихонечко отомкнул дверь квартиры. Страшно не хотелось включать свет и показывать убогость комнаты. Слава богу, Марина и не просила об этом. Они наощупь прошли в глубину комнаты и сели на кровать.
- Ну что, приглашай танцевать.

Но обоим предложение показалось таким абсурдным, что они рассмеялись. Михаил осторожно взял Маринины ладони и прижал к своим щекам. Длинные, аккуратно отполированные ногти ласково царапали лёгкую щетину. Отвыкший от женских прикосновений, Михаил жадно вдыхал забытые запахи. Он, то зарывался в шелковистые чёрные волосы, то опускал голову на колени Марине. Эти каскады запахов уносили бедного юношу в мир больших городов с их площадями, фонтанами, театрами; в мир других отношений между людьми; в мир других ценностей, в мир его детства.
Марина, смущённая необычным для неё проявлением чувств, сама испытывала неведомое доселе блаженство от этих мужских прикосновений. Михаил уже не казался ей стеснительным мальчишкой. Искра приближающегося оргазма несколько раз пробегала у неё между ног, низу живота, спине; а она даже юбку ещё не снимала…
- Родненький! Боже, что со мной?! Я умру сейчас…

Михаил нежно, почти бестелесным прикосновением стянул с неё юбку, блузку, бюстгальтер, трусики. Марине казалось, будто беличья кисточка скользит по её телу, то тут, то там…


Наступило утро. Михаил раскрыл глаза. Несмотря на вчерашнюю мешанину из напитков, голова на удивления была ясной. Осторожно вытянув руку из-под Марининой головы, взглянул на часы – было без пяти минут семь. На сон ушло не более двух часов, а сил и настроения на троих хватит. Хотелось определить – спит ли Марина или собирается с силами, чтобы встать. Дрожащие ресницы выдали женщину. Утро без макияжа, хоть и не портило, но явно выдавало её возраст. Марина будто почувствовала взгляд на себе:
- Тебе пора?
- А тебе?
- Давно уже.

Она встала, завернулась простынёй и прошла в ванну. Михаил, стыдясь несвежей постели, быстро накрыл её одеялом и направился на кухню варить кофе. В ожидании Марины он пытался оценить происшедшее. Ночь была ошеломляющей, никогда прежде Михаил не встречал такую ненасытную женщину. Она предавалась любви так, как будто на рассвете шла на эшафот. Под конец Михаил чувствовал себя обескровленным и истощённым. Искушённая в сексе, Марина, не стыдясь, склоняла его к таким вещам, которые молодому человеку даже в голову никогда не приходили. Но, главное, что пытался понять Михаил – была ли это мгновенно охватившая страсть или обычная постельная интрижка. В этот момент на кухню зашла Марина, уже одетая, с вновь нанесённым макияжем. Молча села за стол, взяла чашку с кофе, сделала глоток. Михаил не выдержал тишины:
- Чего же мы молчим?
- А о чём говорить?
- Ты замужем?
- Да. А в каком ещё качестве я могу жить в этой дыре?
- А в этом качестве тебе нетрудно было провести ночь со мной?
- Грубишь. Ты говоришь со мной в таком тоне, как будто после этой ночи получил права на меня.

Михаил усмехнулся:
- Ну, да, французы говорят, что совместно проведённая ночь ещё не повод для знакомства.
- Миша, - вспылила Марина, - это пошло. У меня такое впечатление, что мы вчера чересчур старались выглядеть порядочными, а сегодня в этом необходимости нет. Я стараюсь не задевать твою личную жизнь; будь добр отвечать мне тем же. И потом, неужели больше не о чем разговаривать?
- Я не собираюсь лезть в твою личную жизнь. Но ведь получается, что я чем-то нарушил твой покой. Надо же дать какое-то определение тому, что происходит.
- Эх, Миша, я тебе ещё вчера говорила, что ты неисправимый философ. Разве я требую от тебя объяснения, обещания…


- - - - - - - - - - - - - -



Многое изменилось с той незабываемой ночи. Старший лейтенант Фомин стал откровенно тяготиться службой. Раздражало, если на утреннем разводе командир полка оставлял часть солдат в распоряжении Михаила. Сам себя успокаивая, что с пятью-шестью подчинёнными бессмысленно проводить какие-либо занятия, командир роты торопливо отправлял солдат либо в парк под руководством командиров взводов обслуживать технику, либо на бесконечную уборку территории, либо ещё куда-нибудь. Временами он с ужасом понимал, что солдаты предоставлены сами себе, взводные сами себе, а он сам себе. На ум приходила присказка – кошка бросила котят, пусть ……., как хотят. Страшно было признаться самому себе, насколько неистово страсть к этой женщине поглотила его. Эта страсть парализовала его волю, лишала твёрдости и, пожалуй, достоинство.
Хотя на следующий день после ночи любви Михаил узнал, что Марина – жена майора Пастухова, начальника штаба полка, этот факт не шокировал его. Напротив, это обстоятельство придавало определённый шарм их связи, ибо выходило за рамки обычной интрижки с какой-нибудь полковой дамой. Не мог Михаил поставить в один ряд с другими женщинами ту, которая казалась чуть ли не богиней, Венерой Милосской. Однако чувство такта не позволяло юному любовнику проявлять амикошонство и фамильярность к Марине. Боясь скомпрометировать её при случайных встречах, он обменивался с ней лишь кивком и ускорял шаг. Вся надежда была только на вечерние часы в офицерском кафе.
Но Марина, оказывается, была нечастой его посетительницей. Много вечеров пришлось провести за столиком в одиночестве или в нежелательных компаниях. Смена образа жизни породила долгие раздумья.
Что толкает женщину на измену? На первый взгляд, семейные неурядицы, необустроенность быта, отсутствие цивилизации во всех её проявлениях, невнимание и пьянство мужа, его загубленная карьера. Но жизнь не укладывается в привычные рамки, Присмотревшись к семье своего взводного старшего лейтенанта Фисенко, законченного алкоголика, Михаил не переставал удивляться. Окончательно потеряв веру и надежду в лучшую долю, потеряв привычный человеческий облик, Фисенко продолжал нежно и трогательно любить свою жену, тихую и неприметную. Как-то раз, как обычно пьяный, пришёл он домой. Жена гладила бельё. Увидев мужа, она принялась причитать, что де загубил он ей жизнь, умереть хочется. Не найдя слов оправданья и желая хоть как-то искупить свою вину, Саша Фисенко произнёс:
- Ларисонька! Ох, как же я тебя люблю!

И с этими словами, как бы в доказательство, он взял раскаленный утюг и прижал к своему плечу. Рыдающая жена бросилась на грудь мужа. Эта иезуитская клятва оказалась красноречивей долгих признаний и оправданий. Пьяная выходка, скажет кто-то. Может быть…. А чем объяснить тот случай, когда жена Фисенко, Лариса чуть не выцарапала глаза соседке после того, как та попыталась пожалеть её за жизнь с алкоголиком:
- Не смей своим грязным языком трогать моего мужа!

Совсем иначе было в семье Пастуховых. Муж – блестящий и перспективный офицер, недавно с академии, скоро в Германию. Заботливый отец, любящий муж. Наверняка, иногда дарит жене столь редкие здесь розы. Марина эффектная, если не сказать обворожительная, женщина. Держится с достоинством и даже с некоторой холодностью с теми, кто “ниже её ростом”. Благополучная, на первый взгляд семья, а вот….
Жизнь состоит из парадоксов. Запах палёной кожи говорит о любви убедительней, чем свежие алые розы; вечно пьяный муж – ближе и роднее, чем холёный, уверенный в себе и в завтрашнем дне супруг. “Вот, где нашло приют постоянство”, - сказал бы Александр Дюма устами Атоса.

Впрочем, с каждым новым днём, проблемы морали всё меньше волновали Михаила. Древние инстинкты самца взяли верх над сомнениями. Молодому человеку льстило, что такая женщина отдала ему предпочтение. Обладать подобным совершенством – разве не вожделенная мечта любого мужчины? Была ещё одна подленькая мыслишка – наставил, мол, рога майору, который в силу своего служебного положения частенько объявлял взыскания нерадивому старшему лейтенанту. Щенячий восторг порой во время офицерских попоек готов был вырваться наружу в виде пошлого рассказа в компании: “ Вы не представляете, мужики, с кем мне однажды удалось переспать!” Но провидение всякий раз удерживало его.
Минуло более месяца с той ночи. Михаил потерял всякую надежду на встречу с Мариной, когда однажды вечером вошла она. У Михаила захватило дух, сердце застучало с бешеной скоростью, а в голове пронеслось: “О, боже, кажется, я люблю её…. Вот что значит истинное наслаждение – увидеть её и умереть от инфаркта”
Марина прошла к стойке, что-то заказала, затем повернулась в поисках свободного столика. Её подход к столику Михаила не вызвал никаких подозрений относительно симпатий к его хозяину.
- Свободно?
“Занято”, - сказал про себя Михаил, а вслух:
- Конечно.

Марина села:
- Привет. Как поживаешь?
- Не знаю. Наверное, так, как ты спросила – просто поживаю.
- Что так мрачно?
- Я люблю тебя.
- Давно не приходилось слышать признаний в любви. Приятно.
- Коллекционируешь?
- Нет

Официантка принесла для Марины рюмку ликёра и чашку кофе. Михаил переспросил:
- Ну что скажешь в ответ?
- А что я должна сказать? Я замужем. У меня прекрасная дочь.
- Разведись.
- А потом?
- Мы поженимся. Ребёнка я удочерю.
- Ты предлагаешь вместо дворца рай в шалаше?

Михаила покоробило от этих слов. В них сквозил неприкрытый цинизм.
- Марина, неужели ты такая практичная женщина, что для тебя внешнее благополучие важнее любви?
- Ты прав, мне хочется благополучия, тепла и уюта. Всё это даёт мне мой муж. И потом, как тебе не покажется странным – я люблю его.
- Не понял, - у Михаила действительно не укладывалось в голове, - разве можно так?
- Эх, Мишенька, - смягчилась Марина, - знать бы, как может сложиться жизнь, многое сделал бы иначе. Мне уже тридцать. В девятнадцать точно знала – чего хочу от жизни и от мужа. Сама дочь военного, я прекрасно знакома с кочевой жизнью офицера. Павел, мой муж, любил меня со школы. Он был тогда в десятом классе, а я в восьмом. Боже, как он трепетно ухаживал за мной, какие нежные письма писал все четыре года, пока учился в училище. Незадолго до выпуска сделал мне предложение. Я согласилась, но выставила очень жёсткие условия. Сказала, что меня не устраивает походная жизнь офицерской жены, нуждаюсь в театрах, приличном обществе. Потом определила ему, через сколько лет он должен стать командиром роты, начальником штаба батальона, в каком году поступит в академию. И ты знаешь, Паша год в год выполняет эти условия. Вот разве что в академию поступил лишь со второго раза, зато, минуя должность командира батальона, назначен после академии сразу начальником штаба полка. А ему ведь всего тридцать два года. Конечно, я всё это время помогала ему, как могла. Но, главным образом, такой взлёт в карьере получился благодаря его уму и целеустремлённости, а ещё, надеюсь, потому, что он боится потерять меня. Истекает срок моего добровольного согласия на затворничество в дальних гарнизонах. И Павел выхлопотал направление в Германию. После Москвы мне тут в этой дыре особенно противно, гораздо больше, чем тебе. Мне неприятны местные полковые дамы. Они упростились до состояния амёб. Занятий всего - поскандалить с мужем из-за загубленной молодости, посюсюкать с сопливыми детишками, да облить грязью соседку. Представляю, с какой радостью перемыли бы они мне косточки ну, хотя бы, за связь с тобой.
Марина прервалась, чтобы отпить ликёра и кофе. Михаил закурил уже четвёртую сигарету, осмысливая сказанное. Ему захотелось определиться, к какой категории относится он сам – членом приличного общества или неприличного, перспективным офицерам или неудачникам, простейшим амёбам или сложным организмам. Хотелось утешить самого себя: смотри – три года офицером, а уже ротный, орденоносец, имеешь опыт боевых действий. Потом вспомнилось утреннее увиливание от занятий с собственными солдатами – стало неуютно от стыда.
Марина тем временем продолжала:
- Только теперь, спустя годы, я поняла, что когда я ставила Павлу условия, забыла сказать главное – чтобы он любил меня так же, как тогда, в десятом классе. Кажется, скажи я ему тогда об этом – не жалела бы сегодня ни о чём. Он любит меня без сомненья, но…( Марина усмехнулась) странною любовью. По-моему, у меня появилась соперница – служба. Даже дома он не перестаёт по телефону командовать полком. С каким рвением он собирается на совещания, учения, командировки. Конечно, по возвращении букеты живых цветов, рассказы о впечатлениях, ночные ласки. Но цветы мне кажутся из пресс-папье, рассказы неинтересными, а ласки неискренними. Живём в интиме в лучшем случае два раза в месяц. Хотя, и не это главное. Вокруг мне все завидуют, пророчат быть генеральшей. Но, чувствую, зависть чёрную, убить готовы. Жена командира полка, хоть и выше по рангу, но знает, что её мужу с этой должности только на пенсию. Раньше хоть дочка скрашивала недостаток внимания мужа. Но сейчас она у моих родителей, учится в третьем классе, здесь, в Туркмении, разве учат!? Иной раз хочется крикнуть мужу – стой, посмотри, что стало с твоей женой, пока ты делаешь свою карьеру? А потом одёрнешь себя – ты же сама этого хотела. Кроме того (Марина деланно рассмеялась), я боюсь, что если поставлю его перед выбором: я или служба, он выберет службу.

Марина горестно вздохнула и умолкла. Михаилу хотелось как-то разрядить обстановку:
- Так заключи договор со мной, не забыв на этот раз включить пункт насчёт себя. Ты всю жизнь будешь моей путеводной звёздочкой. Это серьёзное предложение.

Женщина грустно улыбнулась:
- Во-первых, вряд ли я соглашусь начать жизнь сначала. Во-вторых, никакая женщина не сможет быть путеводной звёздочкой больше одного раза. Ну, а в-третьих, я люблю мужа, сейчас, пожалуй, больше, чем когда-либо.
- А как же наша ночь?
- Миша, это была попытка убежать от себя. Я потеряла власть над мужем и была вне себя от этого. Хотела наказать его, а наказала себя. Теперь я боюсь потерять мужа.

Михаил отбросил все высокие чувства, ему хотелось близости с этой женщиной.
- Пойдём ко мне! – без обиняков предложил он.
- Ты предлагаешь мне стать твоей любовницей? Остынь, Миша. Оглядись вокруг, сколько хорошеньких женщин, которые пойдут за тобой, только помани.

Михаил чувствовал, что с потерей этой женщины он теряет смысл жизни. Вконец утратив контроль над собой, жёстко произнёс:
- Ну, а если я пойду к твоему мужу и расскажу, что ты моя любовница?

Взгляд Марины потемнел от гнева. Ни страха, ни раскаяния не увидел Михаил на её лице. Как хлёсткими пощёчинами она ответила:
- Ты не пойдёшь к нему потому, что ты трус. Только трус способен так низко шантажировать женщину. Ну, а если пойдёшь… что ж… я на коленях буду вымаливать прощения у мужа, поползу за ним на край света. А если не простит, буду одна воспитывать дочь всю жизнь, проклиная тебя и себя за минутную слабость. Господи! Да ты мизинца моего мужа не стоишь! Мужчина! Только что в штанах! И я, хороша шлюха, коль польстилась на такую мразь!

Марина резко встала и вышла из кафе, нисколько не заботясь, что громким уходом привлекла внимание всех присутствующих.


- - - - - - - - - - - - - - - - - - - -


Вяло затренькал будильник. Михаил с огромным трудом разомкнул глаза. Страшно болела голова. Пытаясь сосредоточиться, Михаил поискал на столе, чем похмелиться. Ничего не было. Вот уже пятый месяц утро начиналось таким образом. Потом поиски денег, водка и тяжёлая бессмысленная пьянка до глубокой ночи с друзьями, имён которых он даже и не знал. Хотя, постой, вчера заходил Валерка Князев, новости принёс. Пришёл приказ о снятии старшего лейтенанта Фомина с должности командира роты. И что-то ещё.… Вот, блин, память.… А! Майор Пастухов убыл вместе с семьёй в Германию, к новому месту службы. Ну и чёрт с ними! Где бы денег занять?

26 июня 1997 г.