Афганские байки.

Солнце клонилось к закату, но водная гладь озера ещё отражала его оранжевый блеск. На землю спускались летние сумерки. Завели свою песнь лягушки; мошкара плотными тучами висела над водой. На берегу у костра сидели трое мужчин. Над огнём закипал котелок с ухой, дразня компанию пьянящим аппетитным ароматом. Дневная рыбалка была удачной, и уставшие приятели предвкушали долгожданный заслуженный отдых. Уже была открыта бутылка «Столичной» и пропущены первые сто грамм. Жидкость приятно обожгла горло и разлилась теплом по всему телу. Несмотря на нелёгкий день спать не хотелось, тянуло на общение. По всему было видно, этих людей связывала не только и, даже не столько, рыбалка. Мужчины были одного возраста, лет сорока. Седина не пощадила ни одного из них, припорошив виски. Ещё одной общей отличительной особенностью была плохо скрываемая военная выправка, которая привитая один раз, остаётся на всю жизнь.
Огонь в костре отбрасывал яркие блики на лица сидящих, завораживая взгляд.

- Удивительное дело, - нарушил тишину мужчина медвежьего облика, со шрамом, пересекающим левую щеку от уха до подбородка, - мне и в детстве часто в деревне приходилось в ночном сидеть у костра и сейчас почти все выходные дни провожу на природе, а всё-таки гляжу на огонь и всегда вспоминаю только афганские ночи. Мне там всё поначалу казалось дивным - месяц в небе не как у нас, а рогами вверх. Замечали? А люди… дикие, пугливые, недоверчивые. И что странно, только у костра вспоминаются не только рейды и бои, но и анекдотичные случаи. Вот и сейчас вдруг всплыл такой. Хотите, расскажу?
Друзья кивнули. Рассказчик начал:

- В восемьдесят втором ввели из Союза в Афган что-то около пятнадцати батальонов, которые расползлись по нашим гарнизонам с задачей встать на их вечную охрану. Ведь раньше оно как было? – сами себя охраняли, а, значит, не могли полки и бригады полнокровными выходить на операции. Да и постоишь в охранении месяц-полтора – растеряешь все боевые навыки. Умный начальник, принявший решение о замене боевых подразделений на батальоны охраны. Короче, чистенькие ребята, повыкапывали окопов, понастроили блиндажей, зарыли технику по башни в землю и приступили к охране. Поначалу прибывшие офицеры не скрывали своей радости оттого, что в бой не ходили, а льготы имели такие же, как и мы. Время шло, и такая жизнь стала им не просто в тягость, а невыносимой. Ну, представьте себе – прошёл по позициям, надавал нагоняй подчинённым за всякие мелочи, провёл занятия; вечером коллективная пьянка до отключки.… Итак, изо дня в день. Крыша поехать у любого может. Солдаты-другое дело. Их вполне устраивала такая жизнь – лишь бы дембель вовремя пришел. Чем бегать с автоматом по “зелёнке” рискуя жизнью, лучше на политзанятиях вырвать из конспекта чистый лист и написать: «Здравствуй, дорогая! Пишу тебе на сапоге убитого друга….» Ну и дальше в том же духе. Но вернёмся к офицерам. На смену самоудовлетворённости пришла жгучая зависть к нам – боевикам. И понятно, почему. Мы почти все при орденах, во-вторых, трофейные деньги в карманах никогда не переводились. Ну, а, главное, вы представляете, кем является для непосвящённого человек, имеющий ранения, убивавший и видевший кровь, имевший, как Джеймс Бонд лицензию на убийство и, как говорится, «опыт боевых действий»? Кумир, лидер, образец для подражания, этакий лихой гусар времён Очакова и покоренья Крыма.… Презрев риск и опасности, все от взводного до комбата завалили командира бригады рапортами с просьбой о переводе в боевую часть. Повезло лишь двоим, и то в связи с необходимостью покрытия некомплекта офицеров в результате последнего рейда.
В один из этих дней командир батальона охраны выпросил у своего коллеги из бригады бронежилет( в то время они были ещё редкостью). Привёз, значит, он его к себе в штаб, повесил на спинку стула. Достал ПМ, загнал в ствол патрон и выстрелил в «бронник». Затем подошёл, осмотрел его, даже вмятина была слабо заметна. Вызывает комбат солдатика-писарька, командует: «Надевай!» Догадывается солдатик, что будет дальше, да делать нечего. Стрельнул снова комбат, спрашивает: «Ну, как?»

- Да как будто кулаком в живот ударили, - отвечает солдат.
Комбат, удовлетворённый результатами, припрятал «броник» в шкаф, до вечера. Ну а с наступлением сумерек затеялась в штабной палатке очередная пьянка. Собрались почти все свободные офицеры и прапорщики. И вот в самый разгар мероприятия, когда все присутствующие основательно нагрузились, комбат вдруг вспомнил про «броник», сходил за ним и выложил на середину стола:
- Ну, кто смелый? Кто наденет его и встанет под ПМ?

Никто не счёл этот вопрос идиотским, ибо алкоголь давно отпустил все тормоза. Первым вызвался храбрый во хмелю молодой командир взвода. Тут бы и остановиться комбату, ан нет.
Выстрел. Рёв восторга, а испытуемый бил себя в грудь, утверждая, что ничего не почувствовал. И началась вакханалия! Бронежилет выхватывали из рук друг друга, напяливали на себя и требовали выстрела. Палатка наполнилась пороховой гарью, а солдаты в ближнем охранении зябко ежились от грохота.
Комбат же молча сидел и ждал, когда, наконец, утихнет шум. Наверное, все в этот вечер пощекотали себе нервы. Наступила относительная тишина. Комбат взял «броник», надел на себя и грозно оглядел присутствующих, - дескать, ну кто ещё способен стрелять?

- Тв-рщ майор, разрешите я, - заплетающимся языком попросил синий от самогона прапор, командир хозяйственного взвода.
- Давай!
БАХ!!!
- Ой!

Все кинулись к комбату. А тот, весь вмиг побледневший, присел, зажимая руками кровавый пах. Оказывается, пьяный прапорщик в последний момент чуть опустил пистолет, и пуля прошла двумя сантиметрами ниже «броника». Вмиг отрезвевший хирург батальона, вспомнил о своих обязанностях и бросился зажимать артерию. А кто-то рванул за санитарной машиной.
Вообщем, закончилось всё благополучно – мужского достоинства комбат не лишился. Пуля угодила во внутреннюю часть ляжки. Но, однако, лишился звёздочки и должности. Его сразу после госпиталя отправили «капитанить» в другой гарнизон. Прапора-снайпера, ко всеобщей зависти, выдворили в Союз. Ну, а батальоном прислали командовать меня.

Здоровяк умолк и наступила тишина. Невидимая рука наполнила стаканы. Выпили, крякнули, закусили двумя-тремя ложками ухи, закурили.

- Да, - раздался голос сидящего напротив собеседника, - Вот мне рассказывали, будто под Шиндантом есть такой кишлачок, Адраскан называется (слушатели одновременно кивнули, мол, знаем такой). Стоял там инженерно-сапёрный батальон. И было там два прапорщика – крысы тыловые – один начальник столовой, другой – начальник прод. склада. Сговорились они, истосковавшись по бабам, с одним местным крестьянином-бедняком купить в жёны его дочку. Что интересно, крестьянин тот совсем не упирался, даже обрадовался. Ртов в семье много, жрать нечего, да и от девки пользы нет, какой из неё работник? А тут её и сбагрить можно, да и материальное положение поправить. Принесли лихие прапора крестьянину четыре ящика тушёнки, четыре ящика сгущёнки, два мешка муки и ещё что-то там. Отец взял дочь за руку, пролопотал ей что-то на фарси. И та покорно подошла к своим новым хозяевам - «мужьям».
Поселили её в закутке продсклада да так, что ни одна душа не знала. И пошла у «молодых мужей» новая жизнь. Составили они график – кто и когда с ней спит. А бедная девочка, ей говорят и 17-ти не было, даже возразить не смела – шутка ли, отца ослушаться. Вдруг пожалуются на неё эти «шурави» - за её жизнь тогда никто рваного афгани не даст. Забьют камнями, раз не угодила господину. А потому безропотно переносила все извращения, на которые были способны мозговые извилины прапоров. Больше того, когда те заваливали на склад, она накрывала им стол еду, какую могла приготовить, мыла перед сном обоим ноги в тазике, содержала в чистоте свою «квартирку».
За несколько месяцев такого содержания девушка научилась по желанию господ пить водку, курить, познала «азы французской любви». Боясь последствий за содеянное, прапорщики хранили всё в такой тайне, в какой вряд ли бы смогли сберечь государственные или там военные секреты.
Но вот одному пришла замена в Союз, и второй стал монополистом на девчонку. А, спустя ещё время, и он заменился. Перед отлётом он даже не удосужился попрощаться с ней, даже выпустить из закуточка. Спустя сутки её там нашёл новый начальник склада. Сердечный немолодой прапорщик с ужасом слушал сбивчивый рассказ девчушки на ломанном русском языке. Отвёл её к командиру батальона. Ну, а тому стало страшно и от рассказа, и от того, что его самого ждёт за недогляд. Комбат уж хотел замять эту историю, вернуть девчонку отцу, прибавив к ней раз в десять больше продуктов, чем дали прапора. Да не вышло. Делом этим заинтересовался ХАД – афганский комитет госбезопасности. А это уже международный конфликт! Ну и машина закрутилась… Был суд. Прокурор требовал по десять лет. Сколько дали – не знаю, но не расстреляли, это точно. Что правда, а что нет – один Аллах ведает, а рассказали мне об этом в Тургунди, где ночевали, когда шли колонной в Союз.

- Сволочи, - вмешался здоровяк, - мы бы потеряли гораздо меньше ребят, если бы эти тыловые крысы не насиловали афганок, не продавали оружие и боеприпасы.
_ Ну не скажи, вступил в разговор молчавший до сих пор третий участник беседы, худощавый, но, видно, что накачанный мужчина, - мне по долгу службы приходилось принимать сводки обо всех ЧП, случаях насилия и мародёрства, а потом подавать обобщённые отчёты наверх. Тут как не крути, а от боевых частей больше головной боли начальству. О том, как тащат ценные вещи из оставленных домов, при прочёске – даже и говорить не надо, Как половинят машины с мандаринами, апельсинами и товаром на постах – тоже можно закрыть глаза. Но, когда убивают ради красивых часов на руке, кучки денег – диву даёшься при мысли, что эти убийцы учились в советских школах, были октябрятами, давали пионерскую клятву, а сейчас носят значки комсомольцев. Вот одна такая «комсомольская ячейка» тормозила автобусы и обирала до нитки пассажиров. Богатый в автобусе не поедет, вот и получается, что у бедняков снимали часы, бусы, кольца, мятые, завёрнутые в платочки деньги. Недовольных расстреливали в ста метрах от машины. Вот ведь звери! Но, действительно, был анекдотический случай.
Придумали как-то на одной из горных точек интересную игру. Назвали её шутя «игрой в автоматики». У подножья небольшого перевальчика солдаты на посту предлагали проезжающим афганцам купить автомат АК-74, без патронов, разумеется. Напуганные местные жители, боясь подвоха, долго отказывались, но, постепенно врождённая торговая жилка аборигенов часто брала верх. Определяется договорная цена, происходит сделка, после которой её довольные участники душевно расстаются, получив одни автомат, другие деньги. Дорога, ведущая на перевал, не имеет ни одного ответвления. С одной стороны глубокая пропасть, с другой отвесная скала. А на спуске с перевала в шести-семи километрах от первой точки стоит вторая. Пока радостные афганцы трясутся на перевале, с гораздо большей скоростью на вторую точку летит информация по радиостанции: приметы машины, покупателя оружия, примерное место, куда спрятали автомат. И вот торжественная встреча!

- Дриш! (Стой!) Шурави контрол! Талаши! (Проверка!)

После наводки автомат, естественно, находился, иногда сразу, иногда спустя несколько часов. Следует неподдельное возмущение, гнев, импровизированная подготовка к расстрелу. Наконец, под занавес разыгрывается сцена разногласия в стане советских солдат, после чего афганцев отпускают. А те, чуть живые от страха, молятся своему аллаху, что так легко отделались. И нашла коса на камень!
Очередной новоиспечённый «владелец» автомата то ли подвох почувствовал, то ли просто испугался, а только взял, да и выбросил автомат в пропасть. Можно ли представить состояние «шурави контролёров» после шести часов безуспешных поисков? Автомат-то штатный, у молодого взаймы брали. И вот на тебе – нету! Пришлось всем ехать на первую точку, чтобы заставить признать афганца факт покупки автомата. Ему даже деньги вернули. Наконец, он привёл солдат к месту, где бросил автомат в пропасть. На поиски потребовался целый батальон. Нашли, слава богу! Афганца отпустили. Ну, поскольку правила игры стали достоянием гласности, шутников посадили. Так как «мокруха» не допускалась, да и шутка, видимо, понравилась военному трибуналу - дали немного, года по три, кажется.
Компания скупо рассмеялась. В ночной тишине, над притихшим озером даже этот негромкий смех отозвался звучным эхом. Догорал костёр. Здоровяк взял пустую бутылку, опрокинул над костром вверх дном, с интересом наблюдая за вспыхивающими при падении каплями водки.
- Пошли спать, - предложил кто-то
- Пожалуй…..


1997 г., 2-е апреля.